Несбывшиеся прогнозы
Ни один из страхов годичной давности — о длительной стагнации, кратной девальвации рубля, тотальном оттоке капитала — не сбылся. Как и после шока 1998 года, экономика показала чудеса живучести и адаптивности.
От «бонуса» к «норме»
Оттолкнемся, как учат Маркс и певица Madonna, от материального и для начала зафиксируем, почему провал в производстве оказался таким скоротечным, неглубоким, и за счет чего оно стало расти у нас в целом примерно полгода назад, а в некоторых секторах даже и раньше?
1. Первым и падение, и последующее оживление производства сгенерировал экспортный спрос. Падавший до этого в течение года, начиная со второго квартала 2008 года, он стал расти в прошлом году, также начиная со второго квартала. Но в отличие от предыдущей рецессии 1998 года, когда сжатию подвергся лишь внутренний спрос, а экспорт — напротив, а отчасти как раз благодаря этому сжатию, резко вырос, восстановление производства на сей раз оказалось менее динамичным, чем тогда. Тогда экспорт продемонстрировал заминку лишь в единственном — первом квартале 98 года, а начало его роста как минимум на полгода опередило начало восстановления экономики в целом. Теперь же и падение экспорта было более продолжительным, и старт роста не так существенно опередил остальные производства (в среднем лишь примерно на квартал).
В прошлый раз даже после того, как вся остальная экономика была уже тоже вовлечена в процесс роста, экспорт еще довольно продолжительное время объяснял от половины до трети общего темпа прироста ВВП. Проще говоря, если в прошлом кризисе состояние мировой экономики было, пожалуй, решающим фактором нашего восстановления, то в этот раз оно скорее усилило длительность и глубину рецессии. Хотя на начальной стадии мирового кризиса экономика России в этот раз извлекла из него довольно существенный «бонус», о чем ниже. Правда, тогда экономика России еще не была так глубоко вовлечена в мирохозяйственные связи как теперь, когда она от них всецело зависит, а лишь нащупывала свое место в них. К тому же в последние месяцы года рост экспортного спроса, ведомый, по-видимому, восполнением запасов производственного сырья и топлива в странах-потребителях, (при)остановился.
О составе отраслей промышленности, «ответственных» за переход к экспортному росту, мы уж не раз тут писали. Это, прежде всего пятерка отраслей на 50 и более процентов ориентированных на внешний спрос (черная и цветная металлургия, химия, газ и уголь) — они быстрее и сильнее прочих «упали», но и восстановились тоже в числе первых и наиболее энергично. Еще к перечисленным выше можно добавить не замеченные в «кризисофобии» нефтедобычу и переработку и отчасти лес — вот в основном и все 7 с половиной отраслей нашего экспортного сектора. В то же время задержались с подъемом внутренне-ориентированные машиностроение и промышленность стройматериалов, где поворот к росту облачился лишь в осенние месяцы. Что-то вроде стагнации наблюдалось также в пищевой и легкой промышленностях, правда объемы производства там особо и не падали, так что наблюдать какой-то дополнительный рост в условиях общего падения спроса было бы и странно.
2. Со второй половины года обозначился подъем инвестиций — правда, только если считать их по методике измерения ВВП, с учетом изменения производственных и иных запасов. К этому времени как раз значительно замедлилось падение того, что в счетах национального продукта и дохода проходит как изменение запасов материальных оборотных средств. В частности, там учитывается и незавершенное строительство, которое, по крайней мере, до начала лета резко сокращалось. Расчистка «лишних» запасов готовой продукции, ставших резко избыточными в условиях сжавшегося спроса, каких-то «зависших» запасов в торговле (хотя бы тех же иномарок) к этому времени также в основном закончилась. Кроме того, осень — это время создания запасов сельхозпродукции. А поскольку урожай был неплохим, то и он помог приостановить падение валового накопления.
Если еще раз сравнить с предыдущей рецессией 1998 года, то и там замедление падения запасов и незавершенки оказало мощную поддержку послекризисным темпам роста ВВП. Хотя само восстановление уровня инвестиций, предшествовавшего этому падению, состоялось только много позже — к началу 2002-го, а то и 2004-ого года (если сравниваться с 97-ым). Это такой бухгалтерский эффект — переход изменения запасов и незавершенки к маленькому минусу после предыдущего большого минуса вносит некоторый позитивный вклад в общий рост.
А что же инвестиции в основной капитал? О восстановлении их до уровня конца 2007-начала 2008 годов говорить пока не приходится даже в принципе. Дело в том, что Россия оказалась крупным «выгодоприобретателем» начальной фазы мирового кризиса — с сентября 2007 по август 2008-го. Полученный «супербонус» в виде цен нефти и реально отрицательных ставок по внешним займам был так велик, что одновременно с взлетом инвестиций в эту пору резко выросло и потребление. Этому способствовало снижение нормы сбережений до небывалых в СССР и России уровней — менее 18% к 3-ему кварталу прошлого года (имеется в виду вся суммарная величина национального продукта, не используемая на потребление внутри страны, т.е. валовое накопление плюс чистый экспорт), если мерить ее в постоянных ценах (в данном случае цифра посчитана для цен 2003 года), или примерно вдвое по сравнению с 2000 годом (в текущих ценах, из-за дорогой нефти она, естественно, была выше). Поэтому добравшийся затем и до нас кризис (опять же — через нефтецены, а также отразившие выросшую рискофобию процентные ставки) означал возврат от «сказочно хорошего» к «просто хорошему», подобно тому, как «возрождение» конца 90-х было переходом от «ужасного» к «просто плохому».
По причине обвала инвестиций рецессия конца 2008-го-начала 2009-го гг. не только у нас, но и вообще в мире, по-видимому, войдет в историю как одна из самых «быстрых» в послевоенный период — как правило, везде не более 2-ух кварталов от стремительного обвала, до пусть вялого, но подъема. Хотя, как известно, этому и предшествовала «болтанка» уже с конца 2007 года (который официально признан началом рецессии в США) и начавшееся, хотя и довольно вялое падение в 3-ем квартале 2008 года. Но «основной удар» пришелся все же на полгода с октября по март 2008 и 2009 гг. соответственно.
Причина — сдутие инвестиционно-строительного «пузыря», которое всегда и везде в таких случаях протекает достаточно быстро. В классификации Рейнхрадт и Рогофф’а это типичный «кризис перевернутого V» (по форме кривой, которую отрисовывает график инвестиций и цен активов), они в послевоенной истории насчитали таковых ровно 5 (самый знаменитый — японский начала 90-х). Ну а этот, стало быть шестой, ставший довольно всеохватным и зацепивший все места, куда рано или поздно добрался «глобальный избыток сбережений» — от США до Казахстана. Подобные «послепузырные» кризисы, как правило, сопровождаются существенным расстройством банковской сферы, рискофобией, «парадоксом бережливости» и близким к L-образному типом восстановления. Исходя из этого, то, что сейчас и будет некоторое время дальше — это уже не кризис, а просто «новая норма», в которой предстоит сколько-то пожить, может пару лет, а может и больше.
Правда, есть надежда и на новую инвестиционную волну в связи с тем, что кризис «убил», наконец, отечественное машиностроение — а может быть не столько кризис, сколько предварявший его подъем потребительских стандартов, ВАЗ — явный тому пример, и теперь на освободившемся пустом месте его надо выстраивать заново. Правда это даст импульс прежде всего инвестиционному импорту, но какой-то сопутствующий инвестиционный спрос на отечественные товары и услуги в таких случаях всегда возникает (достаточно вспомнить хотя бы развитие у нас сотовой связи и интернета в минувшие полтора десятка лет). Возможно, также мы сумеем надуть новый кредитный пузырь, который реанимирует строительный бум. Плюс сами собой напрашиваются какие-то государственно-инвестиционные проекты в инфраструктуре, в социально-ориентированном жилищном строительстве. Отмахиваться дальше от этого в условиях освободившихся инвестиционно-строительных мощностей и пока еще не обходящих Россию потоков рабочих-мигрантов под предлогом возможной инфляции со стороны властей будет уже совсем нагло.
3. Еще одним двигателем подъема стало укрепление рубля и наметившееся с третьего квартала восстановление импорта. Это изменило вклад торговли в динамику ВВП, который до того был отрицательным, и вместе с ростом в обрабатывающей промышленности и секторе услуг и остановкой падения его в строительстве привело к переходу к подъему ВВП в 3-ем и, может быть — даже ускорению его в четвертом квартале (правда оценки Минэкономразвития за октябрь-ноябрь говорили скорее о снижении динамики ВВП, чему виной притормозивший экспортный спрос).
Если говорить более детально, в III-ем квартале этот «ноль с плюсом» сложился из увеличения (в «физобъемах») валовой добавленной стоимости (ВДС) в добывающей и обрабатывающей промышленности, транспорте и связи и в торговле. Отрицательный (но суммарно — немного меньший) вклад в динамику ВВП внесло сокращение ВДС в строительстве, utilities — электро-, газо- и водоснабжении и совсем маленький — в финансовой деятельности и услугах.
При этом, если верить подсчетам Росстата (ну и нашей их обработке и интерпретации), ВДС во II-ом квартале продолжал падать, очевидно, по причине снижения импорта иномарок и каких-нибудь других импортных товаров длительного пользования. А в III-ем в торговле наступила стабилизация, поскольку рубль укрепился и импорт стал расти. Стало быть — появилось, чем торговать, а заодно — и что транспортировать. Обычно принято считать укрепление нац. валюты фактором, замедляющим рост, и для развивающихся стран это действительно подтверждается эмпирическим данными. Но по мере роста уровня развития страны такая зависимость сходит на нет, см. Rodrik , Levy-Yeyati, Sturzenegger или более современную заметку на ту же тему Kiguel, Levy-Yeyati.
Именно снижение добавленной стоимости в торговле из-за падения импорта, а также в секторе финансовых и иных услуг привело в начале года к резкому, беспрецедентному на фоне развитых стран спаду в экономике России. Если обрабатывающие производства и строительство в той или иной мере падали везде в мире, поскольку шло торможение инвестиций и спроса на товары длительного пользования, то необычайно сильное падение добавленной стоимости в торговле и в сфере услуг стало нашей спецификой. Оно, по-видимому, обусловлено отчасти паникой из-за девальвации рубля, а отчасти — общей неопределенностью в отношении будущего из-за наблюдавшегося падения цен нефти. Изменилось потребительское поведение — резко, в два с лишним раза, выросла норма сбережений в доходах населения (в ноябре — последние данные — она была 17.3% всех доходов (без учета расходов на покупку валюты и прироста наличных денег), и примерно близкие показатели были в предыдущие месяцы, тогда как средняя цифра за 2008 год — 5.3%), резко упали покупки автомобилей, практически прекратились сделки с недвижимостью и т.п. Однако ближе к концу года в этих тенденциях наметился перелом.
Существовал единственный, правда, труднореализуемый практически способ если не остановить подъем, то существенно замедлить его (за счет снижения вклада внутренне-ориентированных секторов) — провести в жизнь предложения о единовременном снижение курса рубля на 30-40% с параллельным «монетарным стимулированием» экономики (всплеск денег произошел бы в ходе операций ЦБ по ослаблению рубля). Правда, это частично сняло бы долговую напряженность и вернуло бы привычную рентабельность банковским операциям за счет снятия необходимости резервирования на возможные потери по ссудам.
В предыдущей рецессии 1998 года именно чрезмерное ослабление рубля и произошедшая (в результате связанной с ней инфляции) избыточная коррекция относительных цен (снижение реальных зарплат) стало фактором, растянувшим выход из нее на долгие годы. Обычно эти факторы оцениваются в позитивном ключе в смысле влияния на рост, и если говорить о концентрации ресурсов для последующего инвестирования, то это так и было. Но внутренний рынок, включая рынок жилья, оказался в значительной мере выключенным из процессов восстановления экономики из-за мизерного спроса. В итоге это восстановление экономики шло в основном только за счет роста экспорта, а его чрезмерная рентабельность вела к огромной массе избыточных сбережений, которые никак не могли быть инвестированы на суженном внутреннем рынке и вывозились. Так было, когда мы видели благоприятные внешнеэкономические условия (экспортные цены), а когда они ухудшались — то возникал инвестиционный спад, как в 2002 году. Лишь примерно к 2004-5 году эти перекошенные пропорции понемногу выправились, экономика стала развиваться более-менее сбалансированно, и в процесс роста включились также внутренне-ориентированые сектора.
Говорят также об импортозамещении в результате падения обменного курса как о факторе, который мог бы способствовать ускорению роста. Однако этот тезис не имеет эмпирических подтверждений в современной экономике. (На следующем графике видно, что поставки отечественной продукции ведут себя скорее синхронно с движением реального курса рубля — при ослаблении падают, при укреплении растут, не демонстрируя никакой склонности к замещению импорта при ослаблении рубля.)
Для развивающихся стран такие эффекты воздействия заниженного курса на темпы роста действительно подтверждаются эмпирическими данными (ссылки на них можно глянуть тут). Правда, происходит это не через рост конкурентоспособности, для которого курс (как и вообще ценовая конкуренция) обычно не имеет значения на современном сегментированном рынке (скажем, продукция ВАЗ, начиная с определенного уровня средних доходов перестает быть близким заменителем современного автомобиля при любом курсе рубля и т.п.), а через перераспределение ресурсов в пользу торгуемого сектора (где обычно существуют более развитые институты из-за привлечения иностранных инвесторов), а также через рост сбережений и инвестиций (в действительности, благодаря нефтяному богатству, Россия в достаточной мере обеспечена сбережениями). Но по мере роста уровня развития страны такая зависимость сходит на нет.
В частности, ускоренный рост пищевой промышленности или (металлургических) экспортных производств после кризиса 1998 года объяснялся скорее не полученными в результате девальвации конкурентными преференциями, а завершившимся в основном к 1996 году переделом собственности и сделанными капиталовложениями. Не будь столь радикального падения обменного курса, те же пищевые производства просто существовали бы параллельно с импортом, дополняя их при более высоком общем уровне потребления и большей емкости российского рынка. Разумеется, спорить сейчас, насколько весом тогда был вклад девальвации и что было бы, если бы удалось обойтись без нее довольно бессмысленно — эксперимент в тех условиях еще раз не поставишь. К тому же избыточная девальвация, независимо от того, хороша она или плоха, в тех условиях была объективно предопределена (хотя, разумеется, никто ее специально не устраивал — это стало просто неизбежным следствием из всего предыдущего).
Рубль в роли ваньки-встаньки
Еще одна несбывшаяся фобия минувшего года, наряду с предрекавшимся обрушением реального сектора, была связана с курсом рубля и платежным балансом. Бедного автора, писавшего год назад, что падение производства, пожалуй, в основном уже позади, а среднегодовой курс доллара вряд ли сильно превысит 30-31 (консенсус, помнится, был где-то в районе 50-70, реально же получилось 31.74), а ближе к концу года не исключены и такие цифры, как 28, а то и 26, читатели, должно быть, жалели как юродивого.
При этом обрушения платежного баланса опасались сразу по обеим статьям — и текущей, и капитальной. Провала текущего баланса ждали из-за дальнейшего снижения цены нефти, были ли основания для таких страхов — разговор отдельный и не из коротких. Но, во всяком случае, анализ показывает, что даже максимальная цена в 147 долларов за баррель была следствием не столько происков злобных спекулянтов, сколько следствием вполне конкретного отставания предложения от спроса на реальном рынке. Учитывая масштабы рецессии (падение ВВП в крупнейших экономиках, как правило, не превысило 5%), и соответственно — сжатия нефтяного спроса, сейчас задним числом можно сказать, что никаких оснований для прогнозирования падения цен нефти в разы, в общем-то, не было.
В итоге годовой профицит торгового баланса (110,3 млрд. долл.) мало уступил показателям предыдущих лет, если не учитывать «бонусного» 2008-го. И это при том, что импорт довольно шустро растет с сентября (декабрь к августу +18% с исключением сезонности и курсовых колебаний доллар/евро) и именно благодаря этому рос ВВП четвертого квартала (поскольку выросли сектора, ориентированные на обслуживание растущего потребительского спроса) и была убита потребительская инфляция. Но вообще-то импорт «засиделся», отстал от экспорта, так что торговый баланс все равно продолжал расти в течение года. Обычно именно он у нас четко следует за ценой нефти (хотя принципиально тут влияют и таких факторы, как приток капитала и интервенции ЦБ, но на практике взаимодействие этих факторов устроено так, что в итоге движение внешнеторговых цен объясняет его полностью). Так что как там будет дальше с торговым балансом (и соответственно с ростом ВВП, пока к нему не подключатся инвестиции) зависит именно от нее родимой, больше ни от чего.
Еще более любопытно сложилась ситуация с движением капитала. Минувший год закончился его чистым притоком. По только что обнародованной статистике ЦБ в октябре-декабре он оценочно составил 11.6 млрд. долл., считая только так называемые частные инвестиционные потоки, без учета средств, привлеченных органами госуправления и Центробанком, тем самым сократив общий чистый отток валюты по капитальному счету за прошлый год до 50 с небольшим млрд. долл., из которых половина пришлась на «панический» январь, а вторая — на вроде бы вполне «мирные» июль-август. Последнее, правда, имело свои, возможно, не слишком явные причины.
Такая новость, если не копаться в деталях, могла бы вызвать энтузиазм — вот, кризис заканчивается и иностранный инвестор вновь потянулся в Россию. Отчасти это действительно так — острая фаза кризиса действительно позади и повторение ее, пожалуй, уже не стоит в повестке дня, если отбросить какие-то совсем уж экстремальные сценарии, вроде цепной реакции суверенных дефолтов, о которых снова заговорили в конце прошлого года, глядя на дубайские и греческие затруднения с обслуживанием обязательств. Однако на самом деле никакие иностранцы, будучи напуганы кризисом или неласковым обхождением властей, отсюда не уходили, по той простой причине, что и не приходили в сколько-нибудь значимых дозах. То есть они, разумеется, были и есть, но на общем фоне, во-первых, не так уж велики, а во-вторых, сравнительно более стабильны, поскольку в меньшей степени ориентируются на колебания курса рубля. Скажем, вся утечка портфельных иностранных инвестиций, в значительной мере определяющих «погоду» на наших фондовом и облигационном рынках, составила за 3 квартала финансовой паники чуть более 20 млрд. долл., возврат за следующие 3 квартала — немногим более 5. Это мизер, если сравнить хотя бы с нашей экспортной валютной выручкой — 345 млрд. в кризисном прошлом году (считая товары и услуги).
В основном же потоки капитала у нас трех типов, и все они, так или иначе, определяются «волеизъявлением резидентов» — во-первых, спекулятивные, движущиеся в валюту или рубли в поисках арбитражной прибыли, во-вторых, «обеление» денег, выводимых в оффшоры из-под налогового контроля и просто для каких-то не охваченных российским гражданским законодательством сделок (уходят «серыми», возвращаются в виде «обеленных» прямых инвестиций) и, в-третьих, это займы. Собственно кризис сильно взбаламутил первые, почти никак не отразился на вторых и очень избирательно повлиял на третьи. Если раньше, в условиях систематически укреплявшегося рубля преобладала последняя из перечисленных форма привлечения капитала — через займы, то в прошлом году, в условиях нестабильности, доминировали спекулятивные потоки капитала. Это предопределило зигзагообразное их движение, если смотреть на раскладку общегодовой цифры по кварталам, и тем более по месяцам.
Год назад мало кто ждал, что итог утечки капитала в только что закончившемся (а тогда только наступившем) году будет меньше 100 млрд., учитывая, что только по графику погашения внешнего долга, актуальному на тот момент, негосударственный сектор должен выплатить в 2010 году 115 млрд. долл. Из этих платежей, как показывали итоги уже захваченного валютным кризисом последнего квартала 2008 года, на рефинансирование и отсрочку могло рассчитывать вряд ли больше половины. Ожидалось, что к этой сумме какую-то и, по всей видимости, немаленькую сумму добавят и активные операции частного сектора (включая скупку валюты на внутреннем валютном рынке и переправку ее по разнообразным легальным и «серым» схемам на зарубежные счета). В квартале, предшествовавшем прошлому новому году, охваченные паникой банки, нефинансовые предприятия и население предъявили такой, спекулятивный, или лучше сказать — страховочный спрос на валюту ровно на 100 млрд. долл. (без учета почти 28 млрд. долл., депонированных банками в ЦБ, по существу также представлявших собой вывод капитала), в начале года столь же агрессивная скупка валюты вовсю продолжалась, и казалось, конца этому не будет.
Однако уже к весне банки и предприятия стали сокращать раздутые и не приносящие ничего, кроме риска обесценения, валютные активы на зарубежных счетах, а население распрощалось почти с 7 млрд. долл. наличной валюты, купленной на пике паники (вероятно, в эту сумму вошел также какой-то, хотя менее значительный сброс «налички» и другими секторами, в частности, запасавшимися ей впрок банками). Всего же до конца года страна «дедолларазируется» на 12 млрд. долл. — это чуть больше трети наличной валюты, скупленной во время финансовой паники. Неожиданно стал расти корпоративный долг — выяснилось, что внешнее «кредитное окно» для российских предприятий в общем-то, вовсе не закрыто. Долговая ловушка оказалась совершенно не критичной. По графику, и, не прибегая к рефинансированию, долг гасили только банки, что и понятно — в условиях отсутствия заемщиков и избытка внутренних частных сбережений привлечение еще и внешних было им только в обузу.
В летние месяцы процесс этот на время неожиданно прервется, подогреваемый разговорами о неизбежности «второй волны» девальвации в конце года — то ли из-за обрушения цен на нефть из-за разочарования первым «урожаем», который дали «зеленые ростки» глобального экономического оживления, то ли из-за вспышки инфляции в конце года по причине крупного бюджетного дефицита. Отчасти, правда, летняя утечка была лишь номинальной. Со второго полугодия ЦБ разрешил банкам переводить валюту со своих беспроцентных счетов в пусть минимально, но все же доходные зарубежные депозиты, чем те и воспользовались. Не исключено также, что банки, к тому времени страдавшие от падения рентабельности операций из-за необходимости переводить почти всю прибыль в резервы на возможные потери по ссудам, решили немного потратиться на рекламу неизбежности и даже целесообразности «второй волны» девальвации, которая, как и первая, сулила неплохие доходы. Благо денежных ресурсов, собранных на внутреннем рынке, у банков к тому времени уже было в избытке — в условиях возросшего в связи с кризисом «неприятия рисков» норма сбережений в доходах населения увеличилась в 2-3 раза, и вклады в банках росли как на дрожжах. Аналогичный процесс восстановления наблюдался и на счетах предприятий.
Однако к осени потоки капитала совершили очередной зигзаг, устремившись в Россию. Спусковым крючком разворота на сей раз могло стать снижение процентных ставок, которое проводилось ЦБ, в том числе и в целях сдерживания рубля от укрепления. Однако переходный процесс, когда доходность облигаций падала, а цены их росли, неожиданно вызвал крупный приток капитала в связи с так называемым облигационным кэрри-трейдом (при этом банкам даже не требовалось занимать в валюте — необходимые валютные активы и так были у них в избытке) и сильное, напугавшее многих укрепление рубля.
В результате мало кто из аналитиков удержался от предложений об ограничении притока капитала к нам. Его, как считалось, будет провоцировать избыточная дешевая ликвидность на международных кредитных рынках, надуваемая вновь замаячившими торговыми дисбалансами, низкими ставками рефинансирования и всевозможными «ослаблениями», — количественным и кредитным, к которым прибегали регуляторы, чтобы избежать схлопывания кредитования. Предлагаемые в таких случаях меры обычно сводятся к повышенным нормам резервирования на движение капитала, или близким к этому разновидностям так называемого «налога Дж.Тобина».
Нечто похожее у нас, правда, уже было, но насколько спасало от чрезмерного укрепления рубля, сказать сложно. Во всяком случае, как показывает мировая практика, такие меры обычно действительно повышают «цену билета» на вход капитала, хотя и не удерживают его от выхода. Под Новый год в ряды сторонников ограничения потоков капитала с запозданием влился и премьер Путин, заявивший «Нам нужно поправить правила таким образом, чтобы уменьшить интерес спекулятивного капитала прибегать в Россию». Однако к моменту этого заявления капитал скорее уже убегал из России, и случайно или и нет, но после его заявления побежал еще резвее, уронив рубль сразу на полтинник.
В целом устойчивого притока капитала к нам нет, и вероятно, пока не предвидится, из 11.6 его за четвертый квартал 12, по-видимому, пришлись на октябрь, в связи с уже упоминавшимся небольшим облигационным кэрри-трейдом, дальше все успокоилось, в декабре же был чистый отток. Банки изнемогают от избытка совершенно ненужных им денег, гоняя их то в рубли, то в валюту, и так будет, пока потенциальный заемщик не избавится от рискофобии и не проснется.
В отношении прогноза потоков капитала на начавшийся год можно примерно оценить только величину денег, которые пойдут на уплату внешнего долга — это примерно 50 млрд. долл. для корпораций и 25 млрд. для банков (все без учета процентов) — почти вдвое меньше, чем прогнозировалось на прошлый год. Если не случится чего-то сверхординарного, то эта сумма сможет быть без труда погашена, тем более что основная часть ее будет, как и в прошлом году, рефинансирована.
В целом прогноз в отношении курса рубля может быть сформулирован так — если цена нефти будет расти, то рубль, скорее всего, продолжит укрепляться. Это звучит банально, но, тем не менее, это так. Поскольку укрепление рубля приводит в действие кумулятивный процесс сброса наличной валюты и валютных средств на счетах, которые еще сохраняются в достаточном количестве, то можно сказать, что рост цен на нефть, скорее всего, будет сопровождаться довольно мощным давлением в строну укрепления рубля, даже если проблема размещения свободной ликвидности, которая определяла колебания курса в прошлом году, немного рассосется в связи с расширением кредитования.
Станет ли ЦБ грудью на защиту «слабости» рубля? По поводу опасности чрезмерного укрепления рубля и высокого импорта, связанного с этим, можно заметить, что регулятору по большому счету, в общем-то, плевать, какой именно из двух счетов, текущий или капитальный, в конечном итоге окажется минусовым. Вообще говоря, для догоняющих экономик минусовой текущий счет как раз норма, они больше инвестируют, чем сберегают (хотя не всегда). Здесь важно другое — чтобы дефицит текущего счета, раз уж он появился, и мы пользуемся чужими сбережениями, шел на развитие и обустройство, инвестировался, а не банально проедался. Авторы вышедшего под Новый год доклада МВФ, посвященного глобальным дисбалансам, выделяют в этой связи «хорошие» и «плохие» дисбалансы. Однако это задача уже иного свойства, и она не решается банальным возведением заслонок на пути потоков капитала. Но поскольку мы нефтеэкспортер, то из-за резервирования части нефтегазовых доходов Минфином (возможно, оно возобновится уже в текущем году) текущий счет, невзирая ни на какие укрепления, скорее всего, так и останется плюсовым.
